Мими, вернись, я все прощу! Я больше не стану ворчать на тебя по утрам, заставлять есть тертую морковку и зеленый салат, не буду настырно цепляться к тебе из-за каких-то там жалких "спасибо-здравствуйте-до свидания-спокойной ночи-приятного аппетита и прочих глупостей". Я разрешу тебе обедать шоколадом и запивать лимонадом, срывать с себя на пороге всю одежду и бегать голой по дому (ну как ты любишь, да?), вставать в шесть, нет! даже в четыре утра! вообще все-все тебе разрешу.
Провела два каких-то адских дня, слонялась по дому и искала пятый угол. Как ослик И-а, у которого пропал хвост. "Может, его кто-нибудь стащил?" (с)
*Вздохнула*
Нет, не стащил, а увез в Минск. Но скоро я до него доберусь! *неубедительно махаю кулаком и снова утираю розовые сопли*
А завтра - Нью-Йорк! В программе - воздушное обозрение на вертолете, день с персональным гидом по всем районам и любопытным местам, мьюзик-холл естественно (коль уж мы поселились на Манхэттене), музеи-музеи, еще куча всякой всячины и может быть Хэмптон, если все успеем.
А потом... Уууух, Мимишка, готовь свои пухлые щечки))
Причем, погода шепчет что-то крепко матерное с вкраплениями откровенных вЮЮльгаризмов (ну, это я по-французски, да).
Последние (почти!) две недели на юге Франции царит полный метеорологический хаос. Вчера целый день проливной дождь и температура 19-20 градусов в полдень. Сегодня - 29 в обед, но температура воды такая, что как только сунешь ноги в средиземноморскую воду, то почему-то сводит зубы.
Ужас!
Сочувствую тем туристам, которые месяцами дожидались летнего двухнедельного отпуска и в итоге решили довериться беспроигрышному варианту - Средиземноморью. Плавали - знаем. Скорблю вместе с вами.
Завтра у меня все уезжают. Сейчас час ночи, в четыре мне вставать и везти всех в аэропорт. Я буду одна и совершенно не знаю, что с этим делать.
Тут вспоминается сакраментальная фраза Остапа Бендера: "С таким счастьем, и на свободе?!"
Добираться до блога становится все сложнее и сложнее. После Рима мы всем семейством занялись строительством премилой дорожки, ведущей к бассейну. Папа со Стефаном залили ступеньки, сделали симпатичные бордюры из осколков камней, разбросанных по всему саду, а затем наступила наша с мамой работа, ювелирная: на бетонную стяжку нам заливали небольшим слоем белоснежный цемент, а потом мы с мамой на века вжимали в массу разнокалиберную белоснежную гальку.
На первой ступеньке мы лениво переговаривались, на второй уже поругались, а на третьей и четвертой (самые длинные и широкие) я решила воспользоваться случаем и выведать у мамы побольше о ее семье и ее предках.
*Моя мама - вообще такая мама-мама. Мне всегда казалось, что для нее ее род начался только с созданием своей собственной семьи и в особенности с появлением детей*
Итак, в процессе неторопливого утапливания круглых камешков в цемент я узнала, что моя прабабка (то есть мамина бабушка) была женщиной властной, грозной и скупой на чувства. Она умерла в возрасте 105-ти лет при кристально чистой памяти и удивительно ясном сознании.
А моя прапрабабка (то есть ее прабабушка) происходила из семьи крупных польских шляхтичей.
Дальнейшее изучение ее генеалогического древа маме окончательно наскучило, и она строго приказала мне прекратить морщинить лоб, одеть шляпу и вообще намазать лицо солнцезащитным кремом.
В эти выходные мы поехали на море. Езды от нашего дома до моря - 20 минут. Но мне такого моря не надо. Я не хочу ( нет, мне даже страшно подумать!) что я буду лежать на пляже, как вяленый помидор на противни в компании себеподобных, вежливо раскланиваться и извиняться, задев чью-то упитанную ляжку под водой, жевать увядший салат в прибрежных забегаловках , стоять в очереди за горелым панини с вяленой ветчиной и козьим сыром, вдыхать прибрежный песок вместе с заботливо зарытыми в него "бычками" 2001 года. А вокруг будут с ревом проноситься самолеты, чуть ли не задевая мою выгоревшую макушку стальным брюхом, мчаться поезда, бесконечной пробкой тянуться автомобили, а в море плотной стеной жаться друг к другу яхты, яхточки и их всевозможные выкидыши разных цветов, возрастов и размеров, заслоняя мне невероятно дивный вид на горы в жаркой дымке и Кап-Ферра.
Когда-то, когда я была еще совсем девчонкой, я посмотрела фильм "Прощай, грусть!" по одноименной повести Франсуазы Саган. С тех пор я упрямо ищу эти берега на юге Франции, эти сухие рощи сосен-парашютов, скалистые крутые берега, по которым беззаботная озорная девчонка спускалась на пляж. Не бездушные, не огромные, (даже если они и супер-пупер обустроенные и облагороженные), а именно те, настоящие, средиземноморские.
И я таки их нашла, эти берега! Находятся они неподалеку от Тулона, в городке под названием Bormes-les-Mimosas. Выезжая из этого городка, вы въезжаете по проселочной дороге мимо бесконечных виноградников в огромные частные владения Леуб.
Сие удовольствие от нас - два часа езды по автобану. Но (не устану повторять!) для бешеной собаки и семь верст не крюк. Мы туда приехали, провели незабываемый день на потрясающем пляже в окружении моих любимых сосен-парашютов, белого песка и какой-то невероятно теплой и кристально чистой лагуны.
Когда Стефан уйдет на пенсию и больше не будет привязан к международным аэропортам, мы купим дом поблизости и я буду водить внуков на этот пляж каждый божий день.
Тенистый паркинг в южном бору.
Если Эмилька завидит на ком-нибудь шляпу, тотчас же ее выпрашивает и нахлобучивает себе на голову. Самое удивительное, что всегда - ее размерчик!
Мама настояла на увековечивании ее нетленных форм.
Вернулись из Рима. Вечный город. Даже не знаю, с чего начать. Вообще начинать ни с чего не буду.
Дело в том, что описание этого города лежит (для меня) в той недосягаемой плоскости, когда моих вербальных и даже невербальных ресурсов просто не хватает, чтобы выразить все гамму чувств, которые он у меня вызывает. Поэтому, когда разговор заходит о любви (к ребенку ли, или к мужу, или к маме, или к городу, или к сосискам, скажем, - но очень большой любви!) я просто предпочитаю молчать. Потому что все, что я говорю и показываю кажется мне ужасно мелким, натужным, и не отражает и доли того, что я чувствую.
А ежели я все-таки пытаюсь говорить о какой-то любви, которая меня поглощает, то чаще всего у меня выходит что-то среднее между мычанием и иканием. Поэтому мычать и икать я не буду, а просто опубликую пару фотографий.
Поскольку меня можно смело отнести к той категории людей, которых я сама зову под собирательным кодом не фотоГРАФ, а фотоШЛЕП, то вот чего я нафотошлепала (предупреждаю, как и все фотошлепы, фотошлепать я искренне люблю и даже порой вхожу в некий транс, из которого меня выводят клаксоны автомобилей, четырхания прохожих или смачный чмок от раздавленной собачьей какашки).
Очаровательный римский тупичок, из глубин которого грозно зыркает Альфа-Ромео Спайдер.
Я обожаю французских бабусь! (и они меня, кстати, тоже). Гид рассказывает сУръезные вещи, а бабуля внимательно слушает и губки подкрашивает. Наш человек! "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей!"(с)
А эта почему-то любимая. Если меня попросят показать фото и проиллюстрировать, почему я люблю Рим, я наверное покажу именно эту.
Похмельный синдром - коварная штука. Хорошо, если накануне у вас был веский повод плюнуть на все и наклюкаться в зюзю - ну там, принц датский сделал предложение руки и сердца, муж приволок мешок конвертируемой валюты и бросил к вашим ногам, кошка ушла на три дня и пришла небеременной, ну и так далее. Тогда да, тогда и похмельный синдром переживается легко, играючи. Потому что был веский, железный повод напиться, и было бы даже нелепо и неприлично, если бы вы не напились. На утро внутренний голос как бы ласково так говорит вам: "Спи, родная, все у тебя будет". И вы прикрываете мутные глаза, со стоном переворачиваетесь на другой бок и снова сладко засыпаете. И так целый день, до вечера, пока зеленый змий не испариться из вашего дремлющего организма.
Совсем другое дело, когда вы напились без особого повода. Ну... просто так получилось, само собой как-то. Вот тогда рано по утру никакой внутренний голос не будет вам шептать ничего ласкового. Нет. Ровно в шесть утра строгий и брезгливый голос вашей первой учительницы как молнией пронзит ваше сознание: "Вставай, пьянь!" Вы испуганно откроете тяжелые веки, бодро сядете на кровати и начнете чутко и тревожно прислушиваться к своему организму, думая: "А может, пронесет? А может, не так уж и много я того... вчера...?"
Но когда острый спазм пронзит вам висок, вы смиритесь с неизбежностью и снова услышите ехидный голос вашей первой учительницы: "Чего подскочила-то в такую рань? Ах, да, сон алкоголика краток и тревожен!"
Вы в ужасе побежите в ванную, вздрогнете, увидев в зеркале помятую незнакомку, поморгаете ей глазами, она поморгает вам в ответ и вы с отчаянием поймете, что очень хорошо знаете эту несвежую женщину неопределенного возраста.
"Грязнуля! - строго скажет голос. - Грязнуля и пьянь. Даже косметику не смыла."
Вы засуетитесь: "Да нет же, нет! Я вообще ужасная чистюля, просто вчера бес попутал". И намыливаете, и чистите, и отбеливаете.
Глас совести на время исчезнет, но когда вы, намытая и благоухающая, рванете на кухню, чтобы выпить спазмолгона, ехидно бросит вам вслед визгливым фальцетом первой учительницы:
- И-какая-же-ты-после-этого-мать!
Ааааа! Удар в дыхло. Забыв про спазмолгон, вы снова начинаете суетиться: жарить пышные оладьи, греть молоко, чистить фрукты.
"А что я? Мать как мать, даже очень хорошая мать! Смотри, че для ребенка делаю" - руками выдавливая сок из морковки.
И такая дребедень - целый день.
Так вообще к чему это я. Это я все про наши позавчерашние посиделки с мамой. Я уж не знаю, чьим голосом говорит мамина совесть (хотя подозреваю, что голосом ее утонченной и изысканной тетушки Аллы), но на следующий день мы столкнулись с ней на кухне ровнов 6.30 утра. Я с прической плотно сбитым коконом в стиле Марч Симпсон, а мама с замысловатым начесом на правый бок. Она уже месила тесто на блинчики для Эмили ("И-какая-же-ты-после-этого-бабушка!")
Молчаливые и пристыженные, за день мы переделали столько дел, сколько людям со спокойной совестью переделать никогда бы не удалось, вот.
В кратких паузах молча слушали это
и опускались на самое дно раскаяния за содеянное, да.
А завтра мы уезжаем в Рим. Вместо того, чтобы изучать план города и организовывать поездку, я пишу всякую ерунду и валяю дурака. С моим врожденным географическом кретинизмом в Риме, по всей видимости, наш ждут невероятные приключения.
Чтобы с точностью (пусть и достаточно условной, но все-таки) определить, в каком именно месте в вашей голове плодятся тараканы и что именно их подкармливает, имеет смысл прислушаться к тем фразам, к которым ваши родители прибегают в процессе воспитания ваших же детей. Иногда можно услышать любопытнейшие вещи:
- Мими, пойдем переоденем кофточку, а то все в садике смеяться будут!
- Эмили, зачем тебе в магазине зонтик, сейчас тетя продавец смеяться над тобой будет!
- Почему ты не хочешь расчесываться? Сейчас прийдем, а все скажут: "Ха-ха-ха, какая растрепанная девочка!"
Ну и так далее. Смысл понятен, правда?
Пресекаю на корню, и в то же время спрашиваю себя, какие фрагменты моего воспитания внуков будет пресекать взрослая, дерзкая и "сильновумная" Эмилька?
А папа мне сегодня как-то так небрежно, в двух словах объяснил, почему самолеты летают. То есть именно в техническом смысле, потому что до этого я знала только то, что самолеты летают потому, что мне срочно захотелось поехать на каникулы.
Потом папа воодушевился, решил не останавливаться на достигнутом и заодно объяснил, почему летают ракеты. И про особенности полета в безвоздушном пространстве, и про траектории, и вообще много всякой совершенно ненужной мне информации.
Когда он говорил, я понимала не только то, что он говорит, но и то, почему когда-то, сорок лет назад, городская звездная фифа выскочила замуж за деревенского студента-нищеброда с политеха. Ей, небось, тоже так доходчиво объяснили, почему "Запорожцы" ездят, телевизор показывает, и дверные звонки звонят.
Чтобы как-то отпраздновать мое прикосновение к тайне и переход в касту "просвещенных", мы с мамой как-то совершенно неприлично наклюкались местного розэ. Мои тараканы, жаждущие возмездия, заставили на прощание сказать ей следующее:
"Иди уже спать, а то завтра встанешь вся такая *показала*, все с тебя смеяться будут".
Меня всегда интриговали двери. Почему - долго объяснять, впрочем, даже при довольно слабом интеллектуальном усилии каждый человек может найти тысячу и одну причину, почему входная дверь может интриговать.
В Туррет мое воображение буйствует и истерически мечется в разные стороны, потому что... ну потому что - смотрите сами (первые, что попались под руку):
Городок Tourrettes-sur-Loup находится от нас всего в каких-то 3-4 км. Как и многие средневековые южные городишки, он организован вокруг замка, стоящего на скале, вокруг которого спиралью спускаются узкие улочки с жмущимися друг к другу домами. Стены домов последнего кольца спирали, сливающиеся с пропастью, служили боевыми укреплениями.
Впервые об этом городе упоминается в 1024 году.
В этом городе хочется фотографировать каждый камень, каждую дверь, каждую лестницу. Потому что все несет какой-то завораживающий отпечаток многовековой прочности, каменного спокойствия и умиротворения. Так было десять веков назад, точно также есть сейчас, и так будет еще через десять веков.
И люди там тоже такие. Дети бегают босиком друг другу в гости по мощеным улочкам, соседки шутят и сетуют на слабую интернет-связь, вывешивая за окна мокрое белье, мужчины носят соломенные шляпы, просторные хлопковые рубахи и возле их глаз тысячи задорных смешливых морщин.
И мне всерьез кажется, что время там движется медленнее, не так:
тик-так-тик-так-тик-так
а вот так:
тиик - тааак - тиик - тааак.
Короче - лублунимагу.
Мне жаль, что люди, побывавшие на Лазурном берегу (и не раз!), так и не попали в сказку, до которой - рукой подать.
Хотя - кому что. Кому Монако, скалы, залитые бетоном и желчные старухи в бриллиантах и норковых манто, кому - ........ .
Хотя, справедливости ради, - и то, и другое стоит увидеть.
*Я всегда млела, когда во "Властелине Колец" показывали деревню хоббитов. Очень радует, что я теперь точно знаю, что такая деревня есть, и что она находится от меня в десяти минутах на машине*